НАМ ПРИВЕЗЛИ ИЛЬЮ ИЛЬИЧА
Гастроли московских театров проходят в нашем городе по-разному, но в чем-то они всегда схожи. Как правило, это огромные залы домов или дворцов культуры, где ничего не видно, холодно и билеты дорогие. Столичные гастролеры относятся к своему провинциальному зрителю снисходительно и свысока, вроде как делают одолжение. Словом, халтура.
Но боже меня упаси от голословных обобщений. Приезжают из Москвы в Петербург и театры достойные, с трепетом относящиеся к строгой и вдумчивой питерской публике. Среди них — театр имени Рубена Симонова, порадовавший нас своим стильным проектом «Облом.ок» по пьесе Михаила Угарова «Смерть Ильи Ильича» и по мотивам романа Ивана Гончарова «Обломов».
Это тот самый уникальный случай, когда жалеешь, что перед походом в театр не перечел первоисточник. И когда в принципе понимаешь, что зря, ох, зря сто лет уже не открывал классику.
Это такой спектакль, от которого на душе делается хорошо. Какое-то почти забытое с детства ощущение величия театра с большой буквы, когда в действие на сцене погружаешься с головой, полностью, и на лице отражается целая буря эмоций: вместе с актерами смеешься, плачешь, страдаешь и сжимаешься, радуешься и светишься от счастья. Актеры существуют на сцене органично и работают от души.
«Облом.ок» создан с любовью. Он сильный, насыщенный. Он густой, как сироп. Он мощный и яркий. Если завывает буря и на сцене кружится снег, то в дрожь бросает от холода. Когда идет дождь, настоящая вода звонко капает в расставленные по траве тазы. Герои натурально мокнут под дождем: доктор — обреченно, покорно, «ради практики», а пациент его Обломов — восторженно, как в детстве, хватая капли руками.
Поначалу это вообще непосредственный, наивный, очаровательный ребенок Илюша. Постепенно развивается его «обломовщина», в виде не то болезни («Болен? — Нет, ленив!»), не то состояния («Я — не мужчина, я — Обломов!»). Обломов говорит вслух все, что на ум приходит («Что значит «хрен его знает»? Да что он вообще может знать — в темноте, в тесноте, в штанах?..»). Штольц называет Обломова медведем, большим и добрым. Илья Ильич в исполнении Владислава Демченко и вправду — медведь, огромный, дурной. Рычит, ворочается, морды корчит премилые. Совершенно неуклюже, по-медвежьи, собирается с духом и признается Ольге в любви: стесняется страшно, мучается неимоверно, рык издает звериный — ух!..
Андрюша Штольц в детстве похож на Незнайку в Солнечном городе: желтая рубашка, зеленый галстук, черные штанишки. Юный Андрей Штольц поверх этого носит кирзовые сапоги и кожанку, а повзрослевший, женившийся на Ольге Андрей Иванович Штольц одет уж в костюм.
Костюмы в «Обломке» — отдельная «песня». Все они — из знаменитой коллекции Петлюры — модного московского художника Александра Ляшенко. За 25 лет он собрал несколько тысяч единиц антикварной одежды и обуви. Смотрятся эти «единицы» на актерах удивительно органично, уместно и неожиданно. Вот доктор — в шерстяном трико, в черном котелке и в некоем подобии войлочных ботинок типа «Прощай, молодость!», юркий, суетливый, услужливый; а набрал обширную практику, так спинджак надел. У хозяйки Агафьи Матвеевны — дивный головной убор в вязаных розочках, настоящий корсет, нещадно стискивающий пышную грудь, уютные трикотажные чулочки с гетрами, практичные, для тепла, и пышные рукава, то и дело обнажающие очаровательные ямочки на локтях. Ольга же словно сошла с дореволюционных фотографий: горжетки, длинные кружевные перчатки, фильдеперсовые чулки, туфли странные, изящные, но добротные… Но краше всех, разумеется, Илья Ильич Обломов: алая атласная рубаха, черные атласные штаны, длинная, в пол, лисья шуба-халат с кистями, лисья шапка с хвостом, бисер в волосах и — босой.
Спектакль поставлен режиссером Сергеем Зуевым в жанре трагифарса. И то: все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Все только и делают, что терзают Обломова, мучают и растаскивают на части. Он то дерзит, то язвит, то шутит, то храбрится, то боится и прячется. В роковой, страстной Ольге его страшат земные и естественные проявления, а в уютной Агафье с ее стряпней, огородом да штопкой он тщетно ищет женственности и загадочности. Захар достает его своим прямодушием и упрямством. Доктор между делом ставит ему диагноз, несовместимый с жизнью: «Ваша болезнь называется по латыни Totus — цельный человек. Прогноз практически нулевой». Обломов, сворачивается калачиком и умирает…
Театральная критика так много сделала для развенчания того, чем сама же и кормится, так долго и старательно язвила по поводу искусства театра, что зритель привык думать: раз спектакль хвалят, это, небось, неспроста. Не иначе как автору или изданию заплатили.
Не верь, зритель, не сомневайся. Ведь если спектакль хороший, об этом не зазорно сказать прямо, откровенно и вслух. И еще: жаль, очень жаль, что спектакль «Облом.ок» короткий — идет всего полтора часа без антракта — и что гастрольный — привезли, показали, разбередили душу… и увезли. А хочется, как в детстве, еще и еще. Потому что это — настоящее. Браво!
----------