Влад приехал покорять столицу в восьмидесятые. Приехал брать штурмом "Щуку", доказывать, настаивать, мечтая стать знаменитым, богатым и любимым. Я помню, как вслед за великим поэтом он, скромно потупив глаза, бубнил себе под нос: "Желаю славы я" (или что-то в этом роде), а внутри искренне верил в свою счастливую звезду: "Если не я, то кто тогда?" Сегодня он заслуженный артист России. Его узнают на улицах. Снимается в кино и телерекламах. Но одного таланта в наши дни мало. Время такое -- надо быть истинным трудоголиком. И Влад все время покручивает ногами (и идеями) свой земной шарик: куда-то несется, что-то придумывает, продюсирует.

Он играл главные роли во многих столичных театрах, вывозил целые коллективы на гастроли за рубеж в качестве продюсера. Снимался в кино, воплощал независимые театральные проекты. Москву обожает до самозабвения, но по ночам ему снится Питер -- ведь детство прошло на Васильевском острове, Лиговке и Невском. Там корни его сценической органики -- стройность классичности вперемешку с витиеватостью барокко.

Для меня в жизни многое значат друзья. Люблю их привозить в Петербург, показывать заснеженные улицы, старинные фонари, узкие дворы, чугунные решетки, разводные мосты.

А в столице моим пристанищем стали арбатские переулки. Я очень люблю эти маленькие, дорогие каждому москвичу, уютные домишки, люблю арбатских старушек, подкармливающих голубей. Помню свое первое знакомство с городом - маленькая беседка в Калошином переулке. Я тогда еще не знал, что беседка и дворик станут свидетелями моего великого отчаяния -- я провалился на экзаменах в "Щуку", сделав 72 ошибки в диктанте. Сегодня в Калошином переулке находится мой театр -- Театр им. Рубена Симонова, где я работаю под руководством Вячеслава Шалевича. И, выглядывая сверху из окон гримерки, вижу все тот же дворик, где четырнадцать лет назад сидел на скамеечке и не знал, что делать дальше.Я поступал на курс к Евгению Симонову, тогдашнему руководителю Театра им. Вахтангова. Двойки получили 11 человек. Но, видимо, режиссер все-таки увидел во мне артиста. Симонов окликнул меня на скамеечке, "помирающего лебедя", из окна своего кабинета и предложил зайти. Разговор был долгий. После него режиссер сделал невозможное -- выбил у тогдашнего министра культуры еще две "единицы" на свой курс. Вместе с Аллой Мироновой я переписывал сочинение "устно" в кабинете у ректора. Я благодарен Евгению Рубеновичу еще и за то, что после окончания он взял меня в свой театр, где я сыграл главную роль в пьесе Николая Эрдмана "Самоубийца", а также роль слуги в чеховском "Медведе". С этой ролью меня потом пригласили в один из венских театров, где я играл три месяца Чехова на немецкомПозже судьба свела меня с режиссером Валерием Фокиным. В Ермоловском международном театральном центре мне посчастливилось сыграть в одном спектакле с Зиновием Гердтом. С этого момента начался мой "круиз" по столичным сценам, хотя я никогда не предавал симоновцев.Пришел момент, когда рамки актерской профессии мне стали казаться узкими. Я почувствовал в себе пока еще невостребованного продюсера и попытался совместить эти две столь разные ипостаси. Опыт дал многое: в то время как актер во мне капризничал (актеры -- они ведь как дети), продюсер требовал дисциплины и ответственности.Я посетил многие европейские города. Впитав их дыхание, ритм, стиль, я позже вышел на сцену Театра киноактера в пьесе Патрика Зюскинда "Контрабас". Мой герой живет в самом центре большого шумного города, он умеет слышать мелодию в ветре и аккордах ночи, в кровлях заснувших зданий и антеннах крыш. Он мыслит образами и звуками -- увертюра контрабаса и виолончели к "Полету Валькирий" представляется ему огромной белой акулой, проплывающей в бездонном звучащем хаосе. А истинным распятием он считает свой музыкальный инструмент.С режиссером-постановщиком "Контрабаса" Сергеем Зуевым мне пришлось встретиться еще раз -- теперь уже на сцене родного театра в спектакле с неожиданным названием "ОБЛОМ.ОК.".Пьеса эта написана драматургом Михаилом Угаровым по роману Гончарова "Обломов". Наш главный герой, которого я играю, -- это "подвиг неучастия, героизм бездействия, отвага созерцания". Обломов в таком прочтении -- философ. И его бездействие -- деяние в недеянии. Он представитель "династии Тотус -- породы целых людей". Вот такой неординарный взгляд: с космической придурью -- о шальном времени.Этот проект вызвал интерес нескольких театральных фестивалей. Мы получили приглашение и подписали договоры с Берлинским театральным фестивалем (у них всегда была тяга к современной драматургии). А этим летом нас уже ждут во Франции, в Авиньоне, и в Югославии.

Елена Курбанова